"Тираннозавр" - Пэдди Консидайн (Великобритания, 2011)

Первые же слова — «What the fuck?», с которыми вываливается на улицу пьяный потрепанный протагонист «Тираннозавра», не обещают легкого весеннего зрелища. Еще до титров Джозеф (Питер Муллан) успевает в бешенстве забить любимого пса — чтобы тут же ужаснуться делам ног своих. Вскоре станет ясно, что его бесцельные скитания по мрачноватому английскому городу и состоят, по сути, из подобных сцен — Джозеф движется от одной разрушительной выходки к другой, утомляя даже самого себя.
Очередная эскапада приводит разъяренного пьяницу в благотворительный магазин, где он встречает нежную религиозную женщину Ханну (Оливия Колман). Ханна любит тайком приложиться к бутылке, готовясь к кошмару, который привычно ждет ее в небедном семейном гнезде. Ее кошмар — это муж (Эдди Марсан), скотина и извращенец, чередующий садистские припадки с редкими сценами раскаяния.
«Тираннозавр» — полнометражный режиссерский дебют актера Пэдди Консидайна, собравший по миру целый ворох наград, — имеет дело с темой, на которой британское кино, особенно его важная разновидность, называющаяся обычно «социальной», зациклено уже четверть века. Это мужские фрустрации и их производные — насилие, аддикции, неконтролируемая ярость; в общем, существенная часть того, что принято называть красивыми словами «кризис маскулинности».
Часто эти фильмы имеют автобиографичный подтекст — как, например, вдохновлявший Консидайна фильм «Не глотать» (1997), единственный (и очень удачный) режиссерский опыт другого актера — Гэри Олдмена. Агрессивность здесь, как правило, — и самый дешевый наркотик, и внутренний ад, и маска для трусости, и единственное наследство, которое отцы способны оставить искалеченным сыновьям, перезапускающим маховик насилия, когда наступает их черед.

Полностью можно прочитать здесь: "OPENSPACE"

Враг внутри. Тэтчеризм и британское кино 1980-х

В 1988 году советник Маргарет Тэтчер, историк Норман Стоун описывал в статье «Сквозь темный объектив» несколько новых британских фильмов: «Все они наводят тоску и, без сомнения, именно так и задуманы. Льется дождь; бритоголовые избивают людей; расовые бунты; наркоманы колются в грязных углах; много откровенного секса… всем правят жадность и насилие; все покрыто мрачным бетоном, города показаны в состоянии упадка…» Это кино автору статьи определенно не нравилось: «безвкусные, дефективные, тошнотворно провинциальные фильмы», «плохо сыгранные, претенциозные, скучные и отталкивающие», в конце концов — «задавленные левой идеологией».
Режиссеры из числа обвиняемых не замедлили с ответом. «Атака Стоуна внутренне противоречива, ибо исходит от сторонника правительства, которое пропагандирует рыночную свободу, однако не может обеспечить свободы идейной», — утверждал Дерек Джармен. Стивен Фрирз описывал ситуацию так: «Это официальный комментарий прямиком с Даунинг-стрит. …Их беспокоит, что они так и не смогли найти ни одного писателя, живописца или любого другого художника, который действительно указал бы на их триумф».
В этом споре заключен, без преувеличения, главный нерв британского кино 80-х: тяжелые отношения с Тэтчер — точнее, с тем, что она олицетворяла для страны, сумели гальванизировать кинематограф, переживавший до того один кризис за другим. Пока в Голливуде оттачивали недавно открытую формулу мирового блокбастера, а исследователи рассуждали о правом повороте в американском кино, британские режиссеры снимали злые и мрачные фильмы о «состоянии нации».
«Железная леди», пришедшая к власти в 1979 году и остававшаяся у руля 11 лет, радикально перекроила жизнь страны, которая не видела такой смены курса со времен окончания Второй мировой. Тогда, в середине 40-х, «имперский уют» испарялся на глазах вместе с самой империей, а к власти пришли лейбористы, мечтавшие о «новом Иерусалиме», в котором классовая война окончена, причем нет проигравших. Мечта развеялась, но выжили две идеи, ставшие важнейшей частью британского жизнеустройства, национальной мифологии: «консенсус» левых и правых, сменявших друг друга у власти, и концепция welfare state — государства всеобщего благосостояния, в котором общество заботится о человеке «от колыбели до могилы».
Эти идеи пережили все пертурбации 50—60-х. Даже в 70-е с их глубочайшим кризисом, когда бастовали все, включая мусорщиков и могильщиков, а премьер-министр откровенно говорил: «Если бы я был молод, я бы эмигрировал», консенсус все еще был актуален, хотя де-факто стремительно разрушался. Тэтчер была первым премьером, не пытавшимся его спасти: ее стихией был конфликт. Сама идея примирения с несогласными противоречила ее природе, потому что была, по ее словам, «отказом от всех убеждений, принципов, ценностей».
Британия 80-х оказалась зоной холодной гражданской войны, четкого деления на «мы» и «они». Война эта, впрочем, слишком часто принимала вполне горячие формы — будь то расовые бунты, очень жесткие разгоны демонстраций или совершенно средневековый бой полиции с бастующими шахтерами (щиты, лошади, камни, дубинки), известный как «битва при Оргриве». В ситуации, когда другой политик уже пошел бы на попятный, Тэтчер начинала давить еще сильнее. Неудивительно, что британское кино 80-х насквозь пронизано не только идеей конфликта, ощущением, что твой главный враг где-то здесь, совсем рядом, но и образом бунта как такового.

Полностью можно прочитать здесь: "OPENSPACE"